— Надо идти по линии уменьшения рисков и снижения темпов роста банка. Банк ВТБ в течение последних 10 лет вырос в 35 раз. Теперь мы считаем, что рост от 10 до 15 процентов в год является нормальным. Мы сегодня в меньшей степени зависим от зарубежных источников финансирования. Мы знаем, что можем рассчитывать на поддержку со стороны Центрального банка, но стараемся ее минимизировать.

— Одним из наиболее спорных вопросов в Европе является создание банковского союза. Не будут ли таким образом открыты все шлюзы?

— Я сочувствую своим коллегам. Европейские банкиры напоминают мне людей, приговоренных к смертной казни и ожидающих приведения приговора в исполнение. Мы в России пережили дефолт 1998 года. Только государственные банки выжили тогда благодаря помощи государства, а частный Альфа-Банк — благодаря помощи крупных акционеров. Если европейским банкам сегодня придется нести такие же крупные потери, то тогда они, возможно, в определенной степени будут иметь право на компенсацию. Потому что мы имеем дело с кризисом государственных долгов.

— Но мы также имеем дело с проблемой низкого коэффициента надежности базового капитала.

— Ужесточение банковского регулирования ложится на банки дополнительным бременем. Поэтому требуются определенные поддерживающие меры. Но, с другой стороны, я бы не хотел критиковать правительства разных стран за недостаточную и запоздалую реакцию, потому что решения стоимостью в сотни миллиардов принимаются нелегко. Я настроен пессимистично и ожидаю рецессию. Но это не станет концом света.

— В случае создания банковского союза может возникнуть также проблема, связанная с так называемым «риском недобросовестности». В надежде на государственную поддержку банки будут вести себя легкомысленно, а надзорные органы никогда не смогут изучить нюансы управления тем или иным банком так же хорошо, как бюджет той или иной страны.

— Пока речь идет только об ограниченном числе банков, причем банков крупнейших. Я думаю, начать можно с этого. Если мы хотим спасти ЕС и евро, то альтернативы банковскому союзу и укреплению фискальной интеграции не существует.

— Кому, как не Вам, знать, насколько трудно бывает вникнуть в дела чужого банка. В прошлом году Ваш банк приобрел Банк Москвы, пятый по величине банк в России. И только потом проявилась финансовая дыра в размере 5,3 миллиарда евро.

— Да, бывший менеджмент банка нарушил все мыслимые правила. Но почему не удалось выяснить это сразу? Пять миллиардов долларов были просто переведены в оффшорные фирмы с неизвестными бенефициарами. Менеджмент помешал нам перед покупкой провести полную процедуру Due Diligence.

— Собственно, это лишь подкрепляет опасения многих экспертов перед банковским союзом.

— Да, не могу не согласиться. Поэтому на вопрос, не хотим ли мы в кризис купить какой-нибудь банк, я отвечаю, что, во-первых, у нас нет лишних денег. А во-вторых, иногда можно только уже после заключения сделки выяснить, что на балансе не хватает половины суммы.

— Вы считаете, что государство должно активно поддерживать банки. В последнее время вообще стало модным переносить рыночный принцип предпринимательского риска на все общество?

— Да, и с этим я тоже согласен. Мы имеем дело с кризисом риска и банковской культуры. Например, бывает, что эксперты из одного отдела банка оценивают некое предприятие негативно, а другой отдел, занимающийся продажей акций, утверждает обратное. Это цинизм в чистом виде.

— Раз уж речь зашла о рисках: Во время «народного» IPO в 2007 году банк ВТБ вместе с Путиным призывал граждан к покупке акций, а незадолго до президентских выборов, ввиду их стабильно низкого курса, по требованию Путина организовал обратный выкуп на 295 миллионов евро. Это ведь тоже не мелочь.

— Акции стоят вдвое дешевле, но они остаются у нас, и поэтому мы потеряли только 150 миллионов евро. Это не такой уж страшный удар. Признаюсь честно, что без политической поддержки со стороны Путина я бы не решился на buy-back. Мы никогда больше не повторим этого хода и не считаем это общеприменимой практикой.

— Мы защищаем таким образом рыночную экономику или слабость, обусловленную конкретной ситуацией?

— Тут нельзя ответить однозначно. То, что сейчас делает ЕС, не имеет ничего общего с рыночной экономикой — почти под нулевой процент закачивать миллиарды евро в рынок! То же самое происходит и в Америке. Но я думаю, что другого пути просто не существует. Если мы сейчас включим сугубо рыночные механизмы, то, возможно, кризис пройдет даже быстрее, чем это случалось в прошлом. Но это может привести к социальным волнениям.

— Buy-back был организован перед выборами. По приказу сверху Вам пришлось также спасать некоторые другие предприятия от банкротства. Насколько много свободы действий Вы имеете в Вашей должности?

— Роль правительства не так велика. Оно может назначить или заменить менеджмент, но не вмешивается в оперативное управление. Путин никогда не давал мне указаний выдать тот или иной кредит. Только в условиях кризиса он переживал за социальные последствия, когда мы, собственно говоря, должны были бы позволить тем или иным предприятиям обанкротиться.

— То есть это не были приказы, а только, как это называется в России, предложения, от которых невозможно было отказаться?

— Как и в Германии, в России вполне можно отказываться от предложений. Но, в отличие от многих западных стран, где политики с удовольствием сваливают долги на банки, российское руководство защищало банки.

— Начиная с 2011 года, Вы с помощью продукта «ВТБ Директ», предлагаемого Вашим дочерним VTB Bank Austria, довольно агрессивно боретесь за клиентов, обещая вкладчикам высокие проценты. До кризиса то же самое предлагал исландский банк Kaupthing, и его судьба известна. Кроме того, Вы пригласили бывшего руководителя немецкого отделения этого банка. Почему Вы сопротивляетесь такому сравнению?

— Мы понимаем, что это очень ограниченный продукт. Ни в Германии, ни в Австрии мы никогда не построим банк с тысячами отделений. Вся наша финансовая структура состоит из одного-единственного центрального офиса. Наши клиенты должны знать, что наш банк в любое время может рассчитывать на государственную поддержку.

— В Германии в последнее время Вы несколько снизили процент по вкладам. Вы сдерживаете, таким образом, слишком стремительный рост?

— Мы работаем в рамках ограничений, вводимых надзорными органами в Германии. Международный рынок более важен для нас, потому что в России ставка рефинансирования составляет 8 процентов в рублях, а ЕЦБ определил ее на уровне, близком к нулю. Мы берем эти деньги и получаем маржу. Но мы никогда не рассматривали это в качестве самой главной задачи.

— Уже сейчас Ваша услуга «ВТБ Директ», предлагаемая на немецком рынке, вызывает вопросы в контексте австрийской системой страхования вкладов. Что дает Вам повод быть уверенным в том, что к этой мере (выплате страховки) прибегать не придется?

— Как в Австрии, так и во Франции мы постоянно сталкиваемся с не совсем справедливым отношением к нам, россиянам. Французские надзорные органы утверждают, что вводят повышенные требования по капиталу ко всем зарубежным банкам. Я по этому поводу могу сказать: все иностранные владельцы российских банков работают в России на абсолютно тех же условиях, что и мы сами. Почему российские налогоплательщики здесь не должны беспокоиться? Сообщалось, что западные банки, в том числе Райффайзенбанк, во время кризиса переводили деньги туда-сюда и до сих пор делают это. То есть когда в Европе были проблемы с ликвидностью, западные банки выводили деньги из России.

— А Вы не занимаетесь тем же самым?

— Нет, мы работаем там с клиентами из разных стран. Мы кредитуем иностранные предприятия.

— Вы ожидаете, что ЕЦБ будет и дальше снижать ставку рефинансирования?

— Трудно сказать. Дешевые деньги, возможно, помогут решить проблему ликвидности. Однако западные банкиры говорят мне, что системные риски все равно остаются, потому что проблема требований по капиталу настолько велика, что банки не могут повысить сумму баланса и выдавать кредиты. Одним из выходов могла бы, пожалуй, стать эмиссия денег. В конечном итоге придется смириться с определенным ростом инфляции.

— То есть ужесточение денежной политики Вы совсем не рассматриваете как вариант выхода из кризиса?

— Это не дало бы быстрого эффекта. Проблема в том, что нельзя полностью «душить» экономический рост. Поэтому требуются государственные расходы.

— Где Вы храните Ваши деньги?

— Я совершенно беспечно обращаюсь со своими деньгами.

— Наверное, это можно себе позволить, когда у тебя достаточно денег.

— Я владею акциями ВТБ, имею банковские вклады и иногда покупаю те или иные ценные бумаги, но очень редко.

— А в какой валюте инвестируете?

— В рублях и долларах. В последнее время я действую консервативно. Лучше всего держать наличные деньги.

— Цены на нефть, которые так важны для России, вырастут?

— Нет, но они и не упадут очень сильно. Я как раз только что встречался с менеджерами нефтяных компаний. Они ожидают, что цена сохранится на уровне 80–100 долларов за баррель.

— Это потребует от России бюджетной дисциплины. Ожидаете ли Вы обострения ситуации осенью?

— Все, конечно, сходятся во мнении, что сырьевая модель экономики неправильна. Вступление России в ВТО стало важным шагом, потому что оно ужесточит конкуренцию со стороны западных производителей и заставит экономику стать более эффективной. Я думаю, нам придется стать более открытыми для иностранных инвестиций.

— Вы еще не ответили на вопрос о «жаркой осени».

— Правительство готовится. Если не случится экономического коллапса, то социальные протесты в России не будут иметь большого размаха.

— В марте Вы говорили, что Путин должен был бы пообещать, что в 2018 году больше не будет баллотироваться в президенты.

— Я такого не говорил. Это было до выборов, на которых Путин получил большую поддержку. Я имел в виду, что у Путина есть два варианта. Если он хочет повысить собственную популярность, то он мог бы поменять свою команду, и общество только приветствовало бы это. Или он должен был бы сказать, что останется у власти только на один срок, что обеспечило бы ему огромную поддержку, и он смог бы провести радикальные реформы. Давайте посмотрим, что он будет делать в ближайшее время.

— Российские государственные банки на внутреннем рынке в любом случае делают ставку на экспансию, хотя они и так занимают доминирующие позиции. Не кроются ли в этом определенные опасности?

— Я не вижу никаких опасностей. У каждой страны своя история. В Китае государственные банки играют еще более важную роль. Западные банки в последнее время покидают Россию по причине кризиса и недостатка капитала. Мы занимаем их нишу. Необходим всего лишь другой уровень банковского регулирования: глобальный контроль. Я являюсь приверженцем крупных банков в мире и хочу, чтобы и ВТБ стал глобальным финансовым институтом.

Эдуард Штайнер

*Перевод с немецкого языка

Источник:
Borsen-Zeitung
(август 2012)