Виктор Исаков, зампред Банка ЗЕНИТ Банки захлестнули бумажный вал и волна штрафов за мнимые нарушения ПОД/ФТ, что портит их имидж в глазах инвесторов. О существующих и новых рисках от «чиновничьего произвола» «Б.О» рассказал зампред Банка ЗЕНИТ Виктор Исаков

— Виктор Анатольевич, вы курируете в банке широкий круг вопросов, связанных с финансовым мониторингом, бэк-офис, департамент по работе с залогами. Насколько традиционно поручать одному зампреду столь широкий круг проблем?

— Организационная структура каждого банка уникальна, и формируется исходя из исторических, организационных, кадровых и прочих особенностей конкретной организации. Так сложилось, что из шести вверенных мне подразделений в трех я принимал участие в создании и работал (валютный контроль, финансовый мониторинг, операционно-кассовый департамент), а уже бэк-офис и подразделение по работе с залогами были мне доверены в силу все того же обеспечивающего характера их деятельности. Ну и недавно было создано подразделение информационной безопасности , ведущее работу в рамках законов 152-ФЗ о персональных данных и 161-ФЗ о Национальной платежной системе.

На мой взгляд, правильно, когда сервисный блок «собран» под одним руководителем — это позволяет не распыляться и быстрее решать организационные вопросы.

— У вас в банке 2 человека отвечают за «разные» риски. Почему так сложилось? Как вы делите полномочия?

— Мне достались, если так можно выразиться риски административные. Мой коллега Евгений Львович Гришин отвечает за риски экономические, рыночные.

«Ситуация для банков усложняется»

— Придя в ЗЕНИТ в 1997 году, вы занимались в банке валютным контролем. В чем были сложности тогда, каковы они сейчас?

— На начальном этапе, законодательство формировалось по принципу «все, что не разрешено, то запрещено». В 2003 году вышла новая редакция закона «О валютном регулировании и валютном контроле», которая поменяла принцип на противоположный «все, что не запрещено — разрешено». Раньше закон содержал достаточно ограниченный список разрешенных к проведению операций. Следует отметить, что под запрет подпадали как операции, проводимые между резидентами РФ, так и операции между резидентами и нерезидентами. Теперь же дан закрытый, короткий перечень запрещенных операций — и это только операции между резидентами РФ. Операции между резидентами и нерезидентами проводятся без ограничений, но с представлением резидентом документов, сопровождающих валютную операцию.

Формулировки в старом законе зачастую вызывали трудности при отнесении операций к разрешенным или запрещенным. «Ранний» валютный контроль не учитывал, что жизнь гораздо богаче, чем перечень разрешенных операций и надо как-то работать. Поэтому регулярно появлялись инструкции, указания, письма Центрального банка, постановления правительства, дополняющие, трактующие и расширяющие этот перечень в той или иной степени. Пример — классический запрет, который действовал тогда и действует теперь: проведение расчетов между резидентами в валюте и валютных ценностях. А как быть комиссионеру и комитенту по внешнеэкономической деятельности? Или банку и заемщику, который получает кредит в валюте? Как проводить расчеты с облигациями внутреннего валютного займа — так называемые ВЭБовки? и т.д. Все это требовало юридической подкованности и гибкости со стороны специалистов валютного контроля — иначе можно было или потерять клиента, запрещая ему к проведению фактически разрешенную операцию, или наоборот, получить штраф (и на себя и на клиента), нарушив законодательство и проведя запрещенную.

Сейчас делать можно почти все, но процесс документального оформления операций значительно усложнился, а объемы отчетности настолько выросли, что трудозатраты на валютный контроль существенно увеличились. Такая вот «эволюция».

Корпоративные банки работают за маржу около 3%. И в эту сумму включаются налоги, дивиденды акционерам, отчисления в различные фонды, зарплата персонала и прочие расходы

— А банкиры говорят с трибун: сейчас Банк России стал прислушиваться, оперативно реагировать на нужды банков — то есть раньше не прислушивался...

— И тогда, и сейчас, если у банка возникают сложности в трактовке закона и в особенности подзаконного акта, отправляется запрос в Банк России, и банк получает ответ относительно практики применения. Не сказал бы, что что-то радикально изменилось. Сложность в том, что законы ЦБ не пишет, и если закон принят и не совсем «удачная» норма действует, то ЦБ самому зачастую приходится придумывать, как эту норму применять на практике.

— Если сделать ЦБ субъектом законодательной инициативы, это упростит ситуацию?

— В какой-то степени упростит: ведь банки могут разговаривать с ЦБ на одном языке. Не всегда этот диалог получается рациональным с представителями других органов, которые обладают законодательной инициативой или могут влиять на нормативные изменения, поскольку те, кто не погружен в детали банковской деятельности, не всегда понимают последствия того, что инициируют. У некоторых, к тому же, есть эмоциональное восприятие банков как «жирных котов», которые еще и жалуются. И такие всплески мы видим регулярно, при том, что ситуация, на самом деле, для банков усложняется год от года.

Спорные тезисы

— В чем эти сложности? В ЦБ уверяют, что прибыли по банковской системе высокие. В 2012 году банки заработали 1 трлн рублей.

— Нельзя говорить про общую температуру по больнице: значительная доля прибыли в системе — это прибыль нескольких госбанков, возможности которых по недорогому фондированию несравненно шире. Если проанализировать в разбивке по секторам, появившуюся в последнее время тему о том, что «банки заигрались с маржой», и высокими ставками кредитования не дают развиваться предприятиям, то можно увидеть: что да, у банков, сидящих на сугубо розничном кредитовании, как ТКС, Хоум кредит, Русский стандарт действительно может быть высокая маржа. Но у них и доля просрочки существенно выше. А обращение по снижению ставок относилось в большей степени к кредитованию промышленности, где совсем другая ситуация. Для заемщиков первого эшелона облигационные займы и привлечение синдицированных кредитов от западных банков гораздо выгоднее, чем кредитование в большинстве российских банков, которые и сами бы не прочь привлечь средства по таким ставкам. Для среднего сектора экономики, с которым в основном и работают частные банки, специализирующиеся на корпоративном кредитовании, ставки давно уже 10–12% — не выше, при том, что для этих банков, если посмотреть на ставки купонов облигационных займов, деньги обходятся в 7–9%.

Получается, что корпоративные банки работают за маржу около 3%. И в эту сумму включаются налоги, дивиденды акционерам, отчисления в различные фонды и прочие расходы. И само собой, исполнение растущих законодательных требований, требует содержать персонал, затраты на который не дают прибыли.

— С 2001 года, когда вы создавали в банке службу финансового мониторинга, как изменилась работа?

— Изменилась нагрузка. Значительно возросли обязанности банков по исполнению закона, а значит издержки. Резко ужесточились санкции за самые незначительные нарушения технического характера, что вызывает удивление: почему им вообще придают такое значение?

Наметилась такая тенденция: возложение новых дополнительных обязанностей на банки в сфере ПОД/ФТ значительно опережает действия по оптимизации, устранению избыточных, отживших, неактуальных требований в этой сфере, сформировавшихся ранее. Получается примерно так: эффект от той или иной нормы весьма сомнительный или даже нулевой, но затраты на ее выполнение банки вынуждены нести, а законодательные изменения, корректирующие эти нормы, не успевают за теми изменениями, которые этот «сизифов труд» только увеличивают. И все это нарастает, как снежный ком.

Как пример, в самой первой редакции закона 115-ФЗ в перечне операций обязательного контроля, была такая формулировка: «обязательному контролю подлежат операции по купле-продаже наличной иностранной валюты». Предполагаю, что авторы имели в виду только операции физических лиц. Но в этой формулировке, под обязательный контроль попадали и банкнотные сделки банков между собой, для подкрепления кассы. Вряд ли Росфинмониторингу эта информация была интересна и нужна. Чуть ли не два года понадобилось на то, чтобы скорректировать формулировку и уточнить, что речь идет все-таки о покупке наличной валюты физическими лицами. Но за это время появилось много новых требований.

Или другой пример. Почти десять лет понадобилось, чтобы убедить законодателя в том, что нет никакой необходимости в установлении жесткого срока сообщения об операциях обязательного контроля на следующий рабочий день. В условиях, когда многие из этих операций сформулированы так, что требуют дополнительного расследования, для подтверждения попадания под критерии информирования, такой жесткий срок практически не оставлял времени на качественную работу, не говоря уже о последующем контроле и проверке. Теперь срок увеличен до трех рабочих дней.

Вырождение контроля

— Что сейчас осложняет банкам жизнь?

— Не столько осложняет, сколько требует больших затрат при сомнительном результате, т.е. все та же тема эффективности и разумности норм. Например, обязательный контроль по сделкам с недвижимостью. Хорошо, что теперь хоть осталась только купля-продажи. И значальная формулировка закона включала вообще все сделки как-то аренду, и залог. И весь этот вал банкам надо было отслеживать, анализировать и своевременно сообщать, да еще в сжатые сроки.

Дополнительных обязанностей на банки в сфере ПОД/ФТ значительно опережает действия по оптимизации, устранению избыточных, отживших, неактуальных требований в этой сфере, сформировавшихся ран

— А трех дней достаточно?

— Вопрос, мягко говоря «философский». Начнем с того, что в той форме, в которую у нас «эволюционировал» обязательный контроль, непонятно: насколько он вообще нужен. В таком виде, объеме и сроках его не существует ни в одной стране мира. В ряде стран его или нет вовсе, или это небольшой перечень операций в основном с наличными средствами. Сбор и отправку этих сведений легко автоматизировать и они будут пересылаться в соответствующие органы буквально нажатием кнопки, практически без участия сотрудников банка.

У нас же присутствует широкий и разнообразный перечень операций, более половины из которых в принципе невозможно автоматизировать. Часто приходится связываться с клиентом для уточнения деталей и получения обязательной информации, которую банк не имеет на момент выявления такой операции, сделки.

Возьмем, для примера, все те же сделки с недвижимостью. Почему о них должны сообщать банки, когда эти сделки регистрирует — Росреестр, без участия банков? Логично предположить, что она и должна сообщать о факте их осуществления другому государственному органу Росинмониторингу в рамках межведомственного информационного обмена. Но существенная доля санкций к кредитным организациям сейчас как раз в рамках нарушения порядка и сроков предоставления сведений об этих сделках.

Дело в том, что в соответствии с законом датой совершения сделки с недвижимостью считается дата ее государственной регистрации. Но банк в большинстве случаев узнает об этом факте позднее — и через 5 дней, и через неделю. А, как вы помните, по закону банку дано 3 дня на направление сообщения с даты совершения сделки. И вот мы отправляем данные по сделкам в Росфинмониторинг, который сотрудничает с ЦБ по контролю за своевременностью предоставления информации. И последний, заметив, что с даты регистрации до даты направления сведений прошло более чем 3 дня, шлет нам запрос: объясните, почему вы нарушили срок? А в качестве объяснения предоставьте: и следует приличный список из заверенных копий первичных документов по сделке, и так по каждому факту нарушения срока. А ведь таких сделок в банке много.

Данная процедура, на самом деле не плод фантазии ЦБ. Он вынужден так действовать в рамках формальных требований возникших после того, перевели процесс рассмотрения подобных фактов из сферы действия закона «О Центральном Банке», который оставлял поле для маневра в вопросе о вынесении санкций на усмотрение ЦБ, в жесткую и строго формализированную сферу КоАП, где этого простора у Банка России нет.

Когда эти изменения вступили в силу, мой коллега из крупного госбанка как-то рассказывал, что после получения первого такого запроса, для отправки подготовленных документов в ЦБ, им пришлось заказать в транспортном отделе «Газель», т.к. в багажник машины, этот объем просто не влезал.

— Это еще и бумажные документы?

— Да, и ведь эту гору бумаги, поступающей от банков, сотрудники ЦБ должны переработать. И это еще не самое «невероятное». Сложившаяся в настоящее время правоприменительная практика сформировала следующий «парадокс». Если, например, клиент, осуществляющий сделку по продаже квартиры через банковскую ячейку, принес зарегистрированный договор по истечении 3-х дней с даты регистрации, то банку дается еще 3 дня на формирование и отправку сообщения с даты выявления операции, 3-х дней срок с даты совершения которой истек. Но если случилось так, что клиент принес договор в последний, 3-й день с даты регистрации, то у банка уже нет этого запаса из трех дней и он обязан как угодно отправить эти сведения день в день, независимо от того когда, утром или вечером он получил эту информацию. А если он не успел, то чтобы доказать, что у него физически не было времени на выполнение данного требования идет отдельная объемная переписка, вынесение решения по результатам которой, т.е. решения о штрафе на должностное лицо, полностью зависит от ЦБ.

Складывается абсурдная ситуация, когда банку выгоднее, чтобы клиент заявил о совершенной операции как можно позже, чтобы иметь комфортный временной запас для сообщения. Как говорится: «Уровень бреда превысил уровень жизни».

Информационный мусор

— Поражаюсь, откуда вообще у сотрудников ЦБ остается время заниматься действительно важными делами? И сколько же нужно сотрудников? А есть какой-то позитив от этих операций?

— По моему мнению, 90% (а то и более) информации, которую мы вынуждены направлять — информационный мусор. Нигде в мире ничего подобного по части количества сообщений нет. В итоге складывается впечатление, что главной целью обязательного контроля становится не выявление и сбор определенного рода информации, а создание системы, при которой банки поставлены в очень сложные, зачастую надуманные, условия, при которых рано или поздно ошибки неизбежны и за которые тут же и наказывают.

Мне кажется, пора проводить серьезную ревизию этого законодательства. Избавление от «сомнительной» работы высвободит нам ресурсы на действительный анализ клиентов, и их операций, которые могут иметь отношение к легализации, а также высвободит ресурсы и в ЦБ и в Росфинмониторинге.

— А рост персонала на контроль и мониторинг значителен?

— С момента создания — в разы! Особенно это касается многофилиальных банков: если раньше был аппарат в головном подразделении, а в филиалах назначалось ответственное лицо, которое могло еще и совмещать эту работу с другим направлением, например, с валютным контролем, то сейчас объем работы таков, что в крупных филиалах банки вынуждены создавать отдельные подразделения.

Причем все те же проблемы с ужесточением законодательства, которые мы обсуждаем, в той или иной мере есть и на Западе. И там на банки накладывают миллионные штрафы за то, что они «плохо борются с легализацией». И они задаются тем же вопросом: разве банки должны за это отвечать? Ведь банк — это коммерческое предприятие, созданное для получения прибыли. Лет пять назад на одной из международных конференций по тематике ПОД/ФТ, ответственный сотрудник крупного иностранного банка в сердцах высказался в таком духе, что госорганы проигрывают борьбу с легализацией и поэтому пытаются переложить ответственность за это на банки, наказывая их за «плохую» работу. Хотя это то же самое, что наказывать производителя автомобиля за совершенное его владельцем нарушение.

Штраф за опечатку

— То есть бесконечные сообщения о штрафах за нарушение антиотмывочного законодательства — это в основном неизбежные технические проколы, неустранимые в принципе?

— Даже за ошибку в адресе клиента, которая может трактоваться, как предоставление недостоверной информации, штраф на сотрудника допустившего ее, может доходить до 50 тысяч (ч.2 ст. 15,27 КоАП). При этом, например, Росфинмониторинг имеет доступ к единому реестру юридических лиц и у него есть достоверная информация об адресе. По идее, ее можно не предоставлять вовсе, как и всю остальную регистрационную информацию, ограничившись только кодами ИНН и ОГРН — они позволяют однозначно определить юрлицо.

Пора проводить серьезную ревизию законодательства

— В такой ситуации у Сбербанка наверное штрафы миллиардные…

— Этот вопрос, скорее всего, лучше адресовать представителю Сбербанка, но если судить по раскрытию информации на сайте Банка России, то Сбербанк лидер по наложенным санкциям.

И это, кстати, еще одна «неприглядная» сторона сложившейся системы. Ведь что может подумать далекий от понимания таких особенностей «внутренней кухни» нашей системы ПОД/ФТ, человек, включая иностранного инвестора: «Да на российских банках клейма негде ставить, причем чем крупнее банк, тем более он замазан!».

При этом имеем парадоксальную ситуацию: счет количества санкций идет уже на сотни случаев, но если начать разбирать каждую конкретную ситуацию, то, скорее всего, мы увидим, что реального факта легализации преступных доходов, подтвержденного судебными решениями или хотя бы возбужденными делами, за всеми этими «нарушениями» нет. Никакого ущерба общественным ценностям и публично охраняемым интересам нет. Все нарушения носят технический характер, в условиях избыточных и громоздких требований.

Благо для клиентов

— С прошлого года вернули таможенно-банковскую систему валютного контроля. Тоже нагрузка. В чем эффект — если он существует?

— После либерализации валютного законодательства, достаточно длительное время обмен информацией с таможенными органами отсутствовал. Было решено возродить систему обмена данными, поскольку после ее отмены открылся канал вывода средств, путем изготовления фиктивных деклараций, которые предъявлялись в банки, как основание для проведения платежа.

Сейчас таможенно-банковский обмен информацией происходит следующим образом — банки передают в таможенные органы информацию об оформленных в банке паспортах сделок. В свою очередь, таможенные органы направляют в банки данные об оформленных грузовых таможенных декларациях. В скором времени банки прекратят прием от резидентов грузовых таможенных деклараций, а будут использовать в своей работе только данные, полученные от таможенных органов. Такое разделение обмена информацией наиболее оптимально, так как каждый участник системы валютного контроля будет заниматься учетом данных в своей сфере деятельности.

— От каких положений закона надо, с вашей точки зрения, отказаться?

— Для начала изменить подход к обязательному контролю, если уж он так дорог и отказаться от него нет сил. А именно, ввести для обязанных субъектов закона, перечисленных в 5 статье (банки, лизинговые и страховые компании, ломбарды и т.д.) принцип «с чем работаю, о том и сообщаю». Банки сообщают о денежных переводах и операциях с наличными деньгами, лизинговые компании о передаче имущества по лизингу, ломбард о приеме драгметаллов. О сделках с недвижимостью должен сообщать Росреестр, который эти сделки регистрирует, а не банк, которому об этом становится известно только время спустя.

— Закон «666», он же — «пять шестерок» вроде бы призван облегчить взаимодействия в треугольнике банк — клиент — регулятор. Это получилось?

— Меня смущает в этом законе повторение ситуации, ранее описанной по сделкам с недвижимостью. Теперь закон обязывает банки в дополнение ко всему еще и выяснять конечных бенефициаров — физических лиц владельцев юридического лица. Вопрос: А причем тут банки? Почему нельзя сразу, при регистрации юридического лица, требовать с него полного раскрытия данных, а иначе просто его не регистрировать? Это, на мой взгляд, совершенно логично.

Государству от юрлица ничего, кроме предоставления данных не надо, поэтому конфликта интересов, как в случае с банком, не возникает. Когда к нам обращается клиент, он нуждается в услугах, а банк на нем намерен заработать. По закону клиент обязан будет предоставить всю затребованную информацию. Но если он отказывается раскрывать имена владельцев, я должен ему отказать в открытии счета, и тем самым потерять клиента и возможный доход. А компенсации из бюджета мне за неукоснительное исполнение 115-ФЗ, увы, не положено. Значит надо как-то изворачиваться, и проект закона дает эту лазейку, путем признание бенефициаром единоличного исполнительного органа, то есть директора, но это в свою очередь даем возможность надзорным органам предъявить претензии к банку в недостаточной организации внутреннего контроля… Спираль раскручивается.

Более того, было бы логично, если бы государство вело открытый реестр, предоставляя всем заинтересованным и обязанным по закону информацию, кто конечный бенефициар компании. Но этого не делается, а обязанность выяснять владельцев возложена на банки, которые «любыми разумными и доступными в сложившихся обстоятельствах средствами» должны выяснить, кто является конечным владельцем. Если так пойдет и дальше, то впору создавать при банках сыскные агентства.

«Устойчивость к антибиотикам»

— А для чего все эти сложности?

— Корни проблем – в изменении цели законодательства, которые произошли за истекшие 10 лет. Изначально задачей банка было просто уведомить уполномоченный орган об операциях обязательного контроля, либо о подозрительных операциях, которые могут быть (а ведь могут и не быть) связаны с легализацией преступных доходов. Ведь мало ли что там сотрудникам банка показалось? Банк — не субъект оперативно-розыскной деятельности, не имеет права поставить клиента на «прослушку», провести обыск и изъятие, запросить учреждения и организации предоставить информацию и т.д. И это, на мой взгляд, совершенно правильно. Все должно ограничиваться принципом: извести о возникших подозрениях компетентные органа и продолжай работать дальше, а уж тот, кто наделен соответствующим правами разберется.

Но со временем эта установка начала видоизменяться. Банкам стали все чаще задавать вопрос: «если вы полагаете, что операция подозрительная, зачем вы ее проводите»? И с банков, стали требовать сообщить о мероприятиях, предпринятых ими для предотвращения проведения сомнительных операций. Но ведь у любой, на первый взгляд «подозрительной операции» может быть множество логичных объяснений. Вот вроде как дробление сумм для обхода обязательного контроля, а на самом деле идет нормальная оплата по выставленным однотипным счетам, что удобно сторонам для учета платежей. Не проводятся налоговые платежи — они идут через другой банк и т.д.

Банк не всегда обладает правовыми основаниями и возможностями все это выяснять — только если клиент по доброй воле согласен не просто обо всем подробно рассказать, но и представить подтверждающие документы, которые еще и должны будут удовлетворить сотрудников ЦБ, если они обратят внимание на эти операции. Не каждый клиент на это соглашается. А иногда просто на выяснения нет времени.

С другой стороны, мы даже не имеем права не открывать счет тем, о ком мы точно знаем от коллег по «сарафанному радио», что это — «отмывочная» контора. Правда, теперь в проекте закона банкам дают право отказывать клиентам в открытии счета, проведении операций и даже расторгать отношения с клиентом.

Что может подумать человек, включая иностранного инвестора, видя перечень штрафов: «Да на российских банках клейма негде ставить, причем чем крупнее банк, тем более он замазан!»

— Это хорошо?

— В моем понимании это плохо. Это стратегически неправильно. Во-первых, сотрудник банка, всегда может ошибаться и даже иметь злой умысел: «не хочешь со мной делиться, я тебе усложню бизнес, счета закрою». Теоретически ведь это возможно.

Во-вторых, есть и проще мотивация: никто не хочет обвинений в плохом исполнении законов. В законопроекте написано, что если дважды за год банк признал операции клиента сомнительными, то он имеет право договор с ним расторгнуть. Но, исходя из опыта, сильно подозреваю, что со временем «имеет право» превратится в понимании надзирающих за банками в «обязан расторгнуть».

В-третьих, если есть «запрос» на легализацию, то его будут пытаться удовлетворить. И вот мы, начиная не просто сообщать государству об этих попытках, но и препятствуя им, тем самым подталкиваем «отмывальщиков» на поиск все более изощренных, «трудно-вылавливаемых» схем легализации, причем, возможно, за периметром банковской системы. Таким образом, мы вырабатываем своего рода «устойчивость к антибиотикам». Это, соответственно, может привести к сокращению информационный потока государству от банков и его затраты на выявление этих схем также возрастут. А лазейки всегда останутся, поскольку, закручивая гайки, и вводя дополнительные требования, государство усложняет жизнь не только криминалу, но и всему легальному бизнесу, что до бесконечности также не может происходить.

— Почему коллеги поддерживают эту норму как своевременную?

— Потому что выбора нет. Поскольку, как я уже говорил, произошла трансформация цели, с банков стали требовать пресекать проведение «сомнительных» операций, а не просто сообщать о них, но при этом не дали никакого инструмента, то банки отказались между молотом и наковальней. И в этой ситуации, да, норма своевременная, как противогаз попавшему в газовую камеру.

Признать себя чиновником

— Государство начало бороться со счетами госчиновников и членов их семей за рубежом. Клиентам выдают анкеты с вопросом: «вы или ваши родственники — чиновники»? Как вы решаете проблему?

— Закон обязывает банк выяснить, является ли клиент публичным должностным лицом (ПДЛ), взять такое лицо на особый контроль, так как в теории это клиенты повышенного риска. Но у такого клиента нет обязанности сообщать о себе подобные сведения, и при этом отсутствует официальный перечень лиц с указанием фамилий и иных персональных данных (аналогичный списку Росфинмониторинга по террористам). То есть при наличии ФИО, взятого, допустим с сайта какого-либо министерства, и ее совпадении с ФИО клиента, нельзя утверждать о том, что это ПДЛ.

Соответственно банкам остается основываться на информации, полученной от клиента (политика доверия клиенту и предоставленным им сведениям). Если клиент заявляет о своем статусе ПДЛа, то клиент заполняет в анкете клиента дополнительные сведения: статус; документ, подтверждающий статус; родственники, которые находятся на обслуживании и прочее. Если клиент не заявляет самостоятельно о своем статусе ПДЛ, то подтвердить банку информацию о его принадлежности самостоятельно не представляется возможным.

Несложно увидеть, что использование анкетирования, коммерческих списков (базы данных о физических лицах, предлагаемые коммерческими организациями) является неэффективным, дорогостоящим, замедляющим бизнес-процессы действием. Процесс, в свою очередь, был бы гораздо проще, если бы был создан и поддерживался официальный список госслужащих, размещенный на сайте, допустим Росфинмониторинга, с которым банки могли сверяться при открытии счета физическому лицу. Это опять-таки возвращаясь к теме оптимизации и снижения издержек при выполнении требований законодательства в сфере ПОД /ФТ.

Деньги под риском

— Введение FATCA было перенесено на год, но пока межправительственные соглашения не достигнуты. Вас это волнует?

— Конечно, нас волнует, что платежи могут быть «дисконтированы» на 30%, если в каком-то европейском или американском банке сочтут, что перевод связан с американским бенефициаром. Американские банки — автоматически субъекты этого закона, а практически вся Европа уже подписала соответствующие соглашения. Россия, к сожалению, пока нет.

— А если соглашения не будет в срок? Вы как-то готовитесь к такому развитию событий?

— Возможно, некоторые банки рассматривают — неофициально, конечно, возможность самим заключить соглашение с налоговой службой США, чтобы не поставить под угрозу платежи своих клиентов. Но я не совсем представляю, как это можно осуществить на практике. Технически, конечно, это возможно. Но это будет нарушать массу российских законов, включая закон «О банках и банковской деятельности», закон «О персональных данных» и т.д.

И хотя, в силу того, что иностранные граждане и организации в России, как правило, предпочитают работать с дочерними банками своих стран. Эта тема затрагивает все наши банки одинаково: мы не знаем, по каким критериям будут оцениваться платежи через американские и европейские банки и под риском может находиться любой платеж через них.

— В чем выход для банков?

— Убеждать профильные ведомства как можно скорее договориться с налоговыми органами США о порядке обмена информацией. Иначе тупик: придется избавляться от всех американских клиентов, а также минимизировать платежи в долларах США через американские банки в надежде, что европейские менее рьяно займутся исполнением этого закона. Но даже при таком варианте деньги все равно будут находиться под риском.

Текст: Екатерина Кац

Источник:
Журнал «Банковское обозрение»